На силе? Но сила опять-таки не может быть целью в себе. Сила выступает всегда во имя чего-либо. И олицетворяется вовсе не в крепких мускулах а в крепких нервах, крепкой душе. Голая сила, насилие есть бессилие, мыльный пузырь. «Gesetzlose Gewalt ist die furchtbarste» Scwache (Herder) [307] . За истинной силой всегда должна стоять творческая идея, способная объединять и воспламенять сердца.

Нужна идея. Но ее трагически недостает нынешним европейцам. Наиболее чуткие из них сами констатируют это. «Вот уже несколько десятилетий — пишет чуткий из чутких проф. Георг Зиммель, — как мы живем без всякой общей идеи, — пожалуй, вообще без идеи: есть много специальных идей, но нет идеи культуры, которая могла бы объединить всех людей, охватить все сферы жизни». Нет того, что было раньше и что постепенно утрачивалось, испарялось, «выветривалось». Предметы старой веры перестают вдохновлять, творить, повелевать. Люди Европы мечутся в исканиях, разбредаются в распаде. Великое прошлое давит их, они живут среди обломков христианской культуры и держатся еще только ими. Здесь их уцелело больше (Англия), там — меньше. Тут еще разбросаны островки старой догматики, там задерживается традиционная мораль, несмотря на крушение ее теоретического фундамента; кой-где сохраняются навыки старого послушания, обрывки прежнего культа, кусочки былого быта: огромна тысячелетняя инерция.

Но рано или поздно она истощится, это лишь вопрос времени. И к тому старому нет возврата: не течет обратно река времен, и не помогут модернизированные католики, не спасут и Конфуции в веленевых переплетах. Не вернуть прежней органичности, не воскресить уходящей культуры. Эстетам остается любоваться пейзажами заката:

Помедли, помедли, вечерний день,

Продлись, продлись, очарованье!.. [308]

Пессимисты готовы служить панихиды за упокой человеческого рода. «Позитивизм, — писал В.В. Розанов, — философский мавзолей над умирающим человечеством» («Осенние листья»). Кризис Европы расширяют, таким образом, до краха всей нашей планеты, до биологического вырождения человеческой породы, или, по меньшей мере, до заката белой расы. Вспоминаются «Три разговора» Вл. Соловьева. Трудно здесь отличить субъективную фантазию от вещей интуиции. Будут преувеличения, будут ошибки. Есть, конечно, и обратное: «ничего особенного не случилось, по-прежнему весело вьется вперед гладенькая дорожка прогресса». Но, думается, верно одно: только какой-то новый грандиозный духовный импульс, какой-то новый религиозный прилив — принесет возрождение. Возможен ли он? Придет ли он? Каков он будет? Кто знает, кто скажет?.. Перечтите замечательные размышления проф. Виппера о «возврате к средневековью» [309] : они помогут вам ощутить всю иррациональность проблемы, осознать всю неразрешимость ее для современного поколения. Если бы вы спросили образованного римлянина упадочной эпохи, как возродить шатающееся общество, мог ли бы он вам ответить? Религиозные взлеты не выдумываются, а рождаются в душах, рождаются в крови: совершается «окрыление крови» (А.Белый).

И великая мировая война, нами пережитая, не сохранится ли в памяти далекого потомства как первая страшная, предсмертная судорога старой Европы, подобная великим потрясениям начала нашей нынешней эры, обозначившим собою рубеж античности и средних веков?..

Медный всадник [310]

Фрагменты мыслей — к двухсотлетию смерти Петра Великого

I

Когда в сознании воскресает облик Петра, перед глазами всегда, как живой, предстает образ Петербурга…

Сложные, мучительно напряженные переживания вызывает теперь это старое, классическое двустишие. Что оно? — Пожелание? — Пророчество?..

Петербург — не «географическое обозначение» только, не только столица, порт, крепость, даже не только «окно в Европу».

Петербург — символ целой огромной полосы исторической жизни России. Еще больше: знамение целого культурного стиля. Знак духа, идеи…

Конечно, эмблема Петербурга — скачущий всадник над Невой, закованной в гранит, над маревом туманов исчезающих в пространства.

Петербург часто называли городом-призраком, наваждением, сном. Это — неправда. Реален Всадник; реален невский гранит.

Национально реален «петербургский период» русской истории, столь раздражавший славянофилов. Незачем его вычеркивать, да и невозможно. Не вырвать его из души России.

Царственная прихоть?.. — Нет: национальная воля, для которой стало тесно старинное московское государство. Петр — молния на русском историческом небосклоне, разорвавшая его пополам.

Судить, осуждать, оценивать грозу?.. Напрасный труд… Можно лишь наблюдать ее результаты… Весною она животворит, летом освежает, осенью губит… Христианская гроза любви убила дряхлеющий Рим. Громокипящий кубок Реформации, пролившись на раннюю, весеннюю Германию, пробудил ее к полной, созревающей жизни…

Петербург и его биография — ручательство, что гром, отзвучавший два столетия назад, возвещал историческую весну державной всероссийской государственности.

II

Помню, в ноябре 1916 г. довелось мне быть в Петербурге, впервые после детских лет, там проведенных.

Это были тяжелые месяцы агонии царской власти. Дума, даже Государственный Совет выносили резолюции о «власти общественного доверия» и протестовали против власти «скрытых, безответственных влияний». Прозвучала уже знаменитая милюковская речь насчет «глупости или измены». Повсюду толковали о Распутине, и темные блики смерти уже ложились на исторический лик самодержавия…

И вот, перелистывая свой дневник за те недели, среди политических сетований и злободневных патриотических тревог внезапно нахожу «отвлеченную» страничку, посвященную Петербургу.

Решаюсь полностью привести ее сегодня. Она писалась под непосредственным впечатлением Петрова города, «Петра творенья». Тогда, несмотря на сумерки мучительных дней, быть может, острее, чем здесь, за далью пространства и дымкой времени, воспринималась «ось» протекшего двухсотлетия.

Вот эта страничка:

«Петербург, 28 ноября 1916 года.

Не думал, что Петербург — после долгой, шестнадцатилетней разлуки с ним — произведет такое впечатление!.. Величие, строгая грандиозность… «Строгий, стройный вид…» И «свой стиль…» Поистине, это город русской империи, русского империализма, столица «Великой России». Эти здания дворцов, Александровская площадь с колонной и аркой штаба, фальконетовский Петр, трубецковский Александр… И Николай…